Wpis #357932

Такой уже далекий девяносто какой-то там год. Девяносто седьмой, по-моему. Лицей. Жизнь в общежитии. Домой ездить не охота. А надо. Запасы продуктов и денег имеют такое неприятное свойство заканчиваться. Билеты на электричку покупаются на деньги либо последние, либо позаимствованные, иного не дано.
Электричка «Мелитополь-Симферополь». Едем. Едем уже четыре часа. Крым.
Подъезжаем к станции Джанкой. Электричка здесь стоит всегда минут пятнадцать-двадцать. Сейчас выйдем, покурим, а уже через сорок минут и наша станция. Въезжая в Джанкой спрашиваю Толяна:
- Слышь, а сколько у нас там осталось?
- Не знаю. Надо посмотреть. Гривна с копейками.
Пересчитываем. Так и есть – гривна с копейками.
- Может, выскочим, пирожков купим?- предлагаю другу.
- Да можно. Сейчас глянем, на какой путь прибудем. Я сгоняю, а ты, если что, стоп-кран дернешь. Хорошо?
Конечно!
Подъезжаем. Рассматривая в темные окна вечерний вокзал, пытаемся понять, на каком же мы пути. На третьем. Между нами и бабушками с пирожками - два поезда. Разве это преграда для ребят, которым захотелось пирожков? Действуем по ранее приготовленному сценарию. Толян, как только двери электрички открываются, выскакивает и, пролезая под поездами, преграждающими ему путь, уверенно движется к намеченной цели. И тут происходит то, что лишний раз доказывает всему человечеству, что у жизни свои сценарии, отличные от наших.
Не успеваю я докурить сигарету, как двери нашей электрички начинают шипеть, намекая мне на то, что они готовятся закрыться. Видимо, из-за того, что электричка опаздывает, пришлось сократить время стоянки. И сократили до невозможного. С момента открытия дверей едва прошло пять минут. С бешеной скоростью анализируя происходящее в это конкретное мгновение, я прихожу к заключению, что самый-самый максимум, что мой друг может делать именно в данную секунду, так это только рассчитываться за пирожки, не говоря уже о том, чтобы возвращаться. «Осторожно, двери закрываются», - говорит динамик в тамбуре и двери действительно закрываются. Что мы делаем, когда закрываются двери лифта, а нам еще нужно потянуть время? Правильно, втискиваемся между ними, и они снова открываются. Я так и сделал. Двери открылись. Я выглядываю на улицу, пытаюсь из тысяч бегающих людей высмотреть Толяна. Не видно.
Кричать ему? А кто услышит меня в шуме огромной железнодорожной станции? В эти несколько секунд, пока были открыты двери, кто-то из опаздывающих успевает запрыгнуть в тамбур. Двери снова закрываются. Я повторяю. Только в этот раз ничего похожего на двери лифта не было. Меня начало зажимать настолько, что, если бы я не высвободился, то пришлось бы ехать, как волк из «Ну, погоди!» до следующей станции. Двери закрыты. Мы трогаемся. В окно я вижу Толяна, держащего в руках два пирожка и провожающего меня взглядом, который как будто кричал: «Мы больше никогда. Ты слышишь? Никогда с тобой не увидимся!» Такие взгляды бывают только в кино. Я оборачиваюсь по сторонам.
Стоп-кран, вот он! Я первый раз в жизни дернул стоп-кран. Так как электричка только-только тронулась, болезненно это ни для кого не прошло. Ни для кого, кроме меня. Наше судно остановилось. Но двери не открываются. (Видели когда-нибудь электричку? У них же нет локомотива. Там в первом и в последнем вагонах просто кабины машинистов. Это я к тому, что мы как раз и ехали в первом вагоне). Стоим и смотрим с Толяном друг на друга по разные стороны двери электрички, и ничего сделать не можем. Вижу, от кабины машинистов через вагон в сторону тамбура, то есть в мою сторону, направляется огромное тело какого-то работяги с крайне угрюмым выражением лица. Во мне на мгновение вспыхнула надежда, что может быть это все-таки какой-то пассажир, у которого отстал кто-то из попутчиков, идет разобраться со всем этим. Но, увы, надежда вспыхнула и тут же погасла. То, что находится чуточку ниже спины и то, что люди из каких-то там этических и эстетических соображений называют «интуицией» (хотя можно уложиться и в более короткое название), не ошиблось только в одном: дядя действительно шел разобраться со всем этим. Я сжался, предчувствуя нехорошее. И правильно сделал. Как только Это добралось до тамбура, оно каким-то необъяснимым образом, как существо с другой планеты из блок-бастеров, вычислило, что это именно я сорвал стоп-кран и тем самым помешал его космолету дальше рассекать неведомые пространства, принялось меня избивать. Руками, не целясь в какую-то определенную часть тела.
- У меня там друг! У меня там остался друг! – закрывая голову руками, кричал я.
Чужой (своим назвать Это трудно) взял меня рукой за шиворот и через вагон потащил в кабину машинистов ибо, как можно было уже догадаться, это был машинист. Но я, пожалуй, буду называть его Чужой. Он затащил меня в кабину и оттуда выкинул на улицу. Нет, не вытолкнул. Потому что то, что он со мной сделал, называется именно так – выкинул. Приземляясь, я обратил внимание, что много еще пассажиров не успело на электричку, и стояли, кричали, требуя открыть двери. Но Чужой был неумолим. Не для того он прилетел из другой галактики, чтобы щадить землян. Я не помню уже, в какой порядок выстроил и в какую форму заключил я знаки устной информации, чтобы дать понять этому монстру, что у нас с другом остались в вагоне сумки. Только он опять взял меня за шиворот, дотащил до сумок, заставил взять их, и повторил то, что сделал перед этим – я приземлился второй раз. Только уже груженый.
Электричка тронулась. И, так как на этот раз смельчаков дернуть стоп-кран не нашлось, вскоре исчезла из вида.
Толян помог мне подняться. Я отряхнулся. Мы взяли сумки и направились к зданию вокзала. Расположились на деревянных сиденьях. Смотрим на пирожки, во имя которых пришлось пережить такое, и думаем, хотим ли мы их теперь или нет. Пирожки были съедены. Конечно, без того удовольствия, с которым можно было бы их утоптать в электричке, но все же… Покурили. Что делать-то будем?
Джанкой. Девять часов вечера. Нас сейчас будут встречать через три станции отсюда. А мы-то здесь. А встречают нас там. А мы здесь… А встречают нас…
- Слышь, а сколько у нас там осталось? – говорю, и чувствую – дежавю.
- Не знаю. Надо посмотреть. Копеек сорок, - говорит Толян.
Пересчитываем. Так и есть – копеек сорок.
- Давай бери кабинку, звони домой, рассказывай все. Чтобы не в Красногвардейское ехали нас встречать, а в Джанкой.
- Да, батя уже, наверное, выехал. Пока там постоит, подождет. Потом решит, что нас не будет сегодня и не спеша поедет обратно домой.
Глаза женщины, которая предоставляет телефонные аппараты для переговоров, надо было видеть, когда Толян, просил кабинку, протягивая ей в окошко кассы двадцать пять копеек. Мне до сих пор почему-то кажется, что тетенька дала ему кабинку не столько из желания получить выручку в четверть гривны, сколько из жалости к несчастному мальчику. На двадцать пять копеек особо не наговоришься по телефону, поэтому сестра таланта пришлась тут как нельзя кстати.
Все. Теперь знают, где мы. Осталось только ждать. И мы стали ждать.
Нас разбудила мама Толика. Как мы и рассчитывали, за нами приехали в половину первого ночи. Мы замерзшие, голодные сели в машину. Мама намазывала там что-то на хлеб для нас, папа угрюмо следил за ночной дорогой, а мы, перебивая друг друга, рассказывали о том, что на самом деле из себя представляют машинисты электричек Приднепровской Железной Дороги.#истории